Я уже представлял себя капитаном Флинтом, с верным попугаем на плече, шипящим что-то про пиастры. Подумывал, где бы отпилить себе ногу и приделать деревянный протез для полноты образа. Но действительность оказалась куда более прозаичнее и непригляднее.
Петр не произвел на меня благоприятного впечатления - ободранный хвост, взгляд исподлобья и циничное молчание. Мелкоштучный мерзавец голубого цвета с замашками завсегдатая детской комнаты милиции. На мои попытки навести контакт он только тихо гадил в углу. Дескать, если хочешь, то сам чирикай. Может он - член масонской ложи и дал обет молчания? Или же замышляет дерзкий побег под покровом ночи?
Моя буйная фантазия уже рисует жуткие картины - вот Петруша разбивает зеркало и осколком вскрывает мне палец, насыпающий ему зерно в кормушку, а потом с демоническим хохотом устремляется о открытую дверцу клетки и скрывается в проеме форточки. Напряжение в доме растет.
Иногда ему попадает под хвост вожжа, и он начинает хаотично летать по своему узилищу, отчаянно бросаясь грудью на холодный металл решетки. Однако, быстро остывает, обессиленно садится на жердочку и бьется головой в свое отражение. Князь Кропоткин в Петропавловской крепости наверное так не переживал свое заточение, как бедный Петро.
Сегодня он нечаянно чирикнул пару раз, но когда я подбежал к клетке, он сидел с отстраненным выражением лица, всем своим видом выражая недоумение по поводу моего непонятного восторга.
Так я стал птицеводом...или птичником...или попугаеведом. Я еще не определился.
Вот, собственно, и Петруша. Он же Петро, он же Петр, он же Чалый, он же Эдуард Маркович, он же Елизавета Понеяд.
